…понятие должно быть рассматриваемо прежде всего вообще как третье к бытию и сущности, к непосредственному и рефлексии. Бытие и сущность суть постольку моменты его становления; понятие же есть их основа и истина…(5)

Никому и ничего не должно. Понятия можно строить и без бытия, и без сущности. Вопрос — насколько эти понятия истинны. Вопрос истинности и есть наиважнейший вопрос, когда речь идет о понятиях. Лейбниц, например, считал: «Будем довольствоваться тем, чтобы искать истину в соответствии между находящимися в духе предложениями и вещами, о которых идет речь» (5, 350).

Объективная логика, рассматривающая бытие и сущность, составляет, собственно говоря, генетическую экспозицию понятия. (6)

«Объективная логика» вообще непонятно почему названа логикой. Точнее говоря, понятно, что логикой она названа совершенно незаконно.

И не составляет она генетическую экспозицию понятия ни коим образом.

…философия, которая становится и продолжает стоять на точке зрения субстанции, есть система Спинозы… Но эта точка зрения не есть наивысшая.

Тем не менее система постольку не может рассматриваться как ложная, требующая опровержения и могущая быть опровергнутой, а в ней следует рассматривать как ложное лишь признание ее точки зрения за наивысшую. Истинная система не может поэтому и находиться к ней в таком отношении, что она лишь противоположна последней; ибо в таком случае эта противоположная система сама была бы односторонней. Напротив, как более высокая, она должна содержать в себе низшую. Далее, опровержение не должно приходить извне, то есть не должно исходить из допущений, лежащих вне опровергаемой системы, допущений, которым последняя не соответствует. В этом случае опровергаемой системе нужно лишь не признавать этих допущений… (9−10)

Истинное опровержение должно вникать в сильную сторону противника и стать в диапазоне этой силы; нападать же на него вне его сферы и одерживать над ним верх там, где его нет, не помогает делу. (10)

Единственное опровержение спинозизма может поэтому состоять лишь в том, что его точка зрения признается, во-первых, существенной и необходимой, но что, во-вторых, эта точка зрения, исходя из нее же самой, поднимается на уровень более высокой точки зрения. (10)

Короче говоря, по Гегелю, Спиноза в основном писал все правильно, только его надо дополнить. Не лишне будет заметить, что Бенедикти де Спиноза был посвящен в Каббалу и имел в этой области глубокие знания. Уважаемый Гегелем Лейбниц тоже был посвящен в Каббалу — сыном знаменитого алхимика Меркурiем Ванъ-Гельмонтомъ, который сам был великим Каббалистом (Папюсъ, Каббала, СПБургъ, 1910, стр. 113).

У нас нет сведений, был ли посвящен в Каббалу Гегель, но его нежное отношение к Спинозе и мистику Якову Беме, наводят на мысль, что и Гегель был посвященным.

И уж не вызывает никакого сомнения, что Карл Маркс, потомок раввинов и яростный ненавистник христианства и славян, в круг понятий Каббалы введен был бесспорно.

…как некоторое время признавалось хорошим тоном всячески поносить силу воображения, а затем и память, так теперь в философии уже давно сделалось привычкой, сохранившейся отчасти еще и поныне, говорить всевозможные дурные вещи о понятии, делать его, эту вершину мышления, предметом презрения и, напротив, считать наивысшей вершиной научности и моральности непостижимое и отсутствие постижения. (12)

Постижение какого-либо предмета состоит в самом деле не в чем ином, как в том, что «я» усваивает себе тот предмет, пронизывает его и приводит его в свою собственную форму, то есть во всеобщность, которая есть непосредственно определенность, или в определенность, которая есть непосредственно всеобщность. (14)

…мышление снимает ту его (предмета) непосредственность, с которой он сначала предстает перед нами, и делает его, таким образом,
положенностью. (15)

…учение Канта содержит в себе еще две стороны, касающиеся понятия… Во-первых, ступени рассудка у Канта предпосланы ступени чувства и созерцания; и одно из существенных положений кантовской трансцендентальной философии состоит в том, что понятия без созерцания пусты и что они обладают значимостью исключительно только как соотношения данного в созерцании многообразия. Во-вторых, Кант указывает на понятие как на объективное в познании и тем самым как на истину. Но, с другой стороны, понятие признается у Канта чем-то субъективным лишь, из чего нельзя выколупать реальность, под которой, ввиду того, что она противопоставляется Кантом субъективности, следует разуметь объективность; и вообще понятие и логическое объявляется у Канта чем-то только формальным, которое, ввиду того, что оно отвлекается от содержания, не содержит в себе истины.

Это вообще странно, что Кант, крупный вроде бы философ, а запутался в своих собственных антиномиях, — перепутал обыденные представления с выводами строгого мышления. Не солидно, в общем-то.

Что касается, во-первых, указанного отношения рассудка или понятия к предпосланным ему ступеням, то все зависит от того, какая наука занимается определением формы этих ступеней. В нашей науке, как чистой логике, эти ступени суть бытие и сущность. В психологии рассудку предпосылаются чувство и созерцание, а затем вообще представление. В Феноменологии духа, как учении о сознании, мы совершили восхождение к рассудку по ступеням чувственного сознания, а затем по ступеням восприятия. Кант предпосылает ему лишь чувство и созерцание. В какой мере эта лестница прежде всего неполна, это он уже сам дает понять тем, что присоединяет в виде приложения к трансцендентальной логике или учению о рассудке еще рассуждение о рефлективных понятиях, — область, лежащую между созерцанием и рассудком или между бытием и понятием. (15−16)

Жизнь или органическая природа есть та ступень природы, на которой выступает понятие…(16)

Абстрактное считается… менее значительным, чем конкретное… Абстрагирование получает… тот смысл, что из конкретного вынимается… тот или иной признак, так что с опущением стольких других свойств и модификацией предмета их не лишают ничего из их ценности и достоинства, а они по-прежнему оставляются как реальные, лишь находящиеся на другой стороне, сохраняют по-прежнему полное свое значение, и лишь немощь рассудка приводит согласно этому взгляду к тому, что ему невозможно вобрать в себя все это богатство и приходится довольствоваться скудной абстракцией. (17−18)

Чем глубже абстракция, то, если она верна, тем ближе она подходит к предмету, а не отходит от него.

Философия дает нам постигнутое в понятии усмотрение того, как обстоит дело с реальностью чувственного бытия…(18)

Поэтому абстрагирующее мышление должно рассматриваться не просто как оставление в стороне чувственной материи, которая при этом не терпит, дескать, никакого ущерба в своей реальности; оно скорее есть снятие последней и сведение ее, как простого явления, к существенному, проявляющемуся только в понятии. (18)

Главное недоразумение, имеющее здесь место, заключается во мнении, будто естественный принцип или то начало, которое служит исходным пунктом в естественном развитии или в истории развивающегося индивидуума, есть истинное и первое также и в понятии. Созерцание или бытие суть, правда, по природе первое или условие для понятия, но это отнюдь не значит, что они суть безусловное в себе и для себя.

Гегель считает, и справедливо, по нашему мнению, что первое исторически не обязано быть первым в теории. Классический пример — теория множеств. Будучи продуктом конца девятнадцатого века, ныне рассматривается как начало математики. Другое дело — образование. В образовательном процессе совершенно не очевидно, что изложение математики следует излагать, начиная с основ теории множеств, как это начали делать в веке двадцатом, переписывая классические вузовские учебника. В образовательном процессе, по нашему мнению, следует придерживаться исторической последовательности.

…Если дело идет не об истине, а лишь об истории о том, как все это происходит в представлении и являющемся мышлении, то можно, конечно, не идти дальше рассказа о том, что мы начинаем с чувств и созерцания и что рассудок из всего их многообразия извлекает некоторую всеобщность или некоторое абстрактное и, разумеется, нуждается для этого в вышеупомянутой основе, каковая при этом абстрагировании все еще остается для представления во всей той реальности, с которой она явила себя вначале.

Но философия не должна быть рассказом о том, что совершается, а должна быть познанием того, что в этом совершающемся истинно, и из истинного она должна постигнуть, далее, то, что в рассказе выступает как простое событие. (Geschehen) (18−19)

Гегель пишет, что по Канту, — Понятия разума, в которых мы должны были бы ожидать более высокую силу и более глубокое содержание, уже не имеют в себе ничего конститутивного (вернее, объективного)…, их, де, правда, вполне дозволительно употреблять, но эти умопостигаемые сущности, в которых, согласно докантовским воззрениям, должна была раскрываться вся истина, означают не что иное, как гипотезы, приписывать которым истину в себе и для себя было бы полным произволом и безумным дерзновением, так как они не могут встретиться ни в каком опыте. (20−21)

Можно ли было когда-нибудь подумать, что философия станет отрицать истину умопостигаемых сущностей потому, что они лишены пространственной и временной, воспринимаемой чувственностью материи? (21)

…многообразие, поскольку оно принадлежит области созерцания в противоположность понятию, именно и снимается в понятии и что через снятие предмет приводится обратно к своей неслучайной существенности; последняя выступает в явлении, и именно поэтому явление есть не просто нечто лишенное сущности, а проявление сущности. (21−22)

…понятие внутри самого себя и из себя образует ту реальность, которая в нем исчезла. (22)

Если не играть словами, то необходимо признать, что реальность одна, и никакой реальности в понятии не может быть. Видимо, для реальности понятия необходимо построить свой термин, например, мыслимая реальность, или просто область мысли.

…идея поднимается на такую ступень, где она становится творцом природы… (23)

Если сначала в идею поместить все, то после этого из нее можно и извлечь все, и тогда идею можно будет назвать творцом природы. Такой способ построения теории тоже допустим.

…Кант…допускает… объяснение, гласящее, что она (истина) есть согласие познания с его предметом. (24) Далее Кант утверждает: разумное познание не может постигнуть вещей в себе…

Кант, скорее всего, прав. Вопрос в том, что понимать под познанием. В конечном итоге человек устанавливает отношение между вещами или явлениями, и эти установленные отношения называет познанием.

…истину составляет не содержание, а его соответствие понятию. (25)

Аристотелю принадлежит бесконечная заслуга, которая должна наполнять нас глубочайшим уважением перед силой этого ума, впервые предпринявшего такое описание. Но необходимо идти дальше и познать отчасти систематическую связь, отчасти же ценность этих форм. (27), то есть формальную логику Аристотеля Гегель считает необходимым развить до диалектической. Если речь идет о нахождении связи между известными логическими формами, то хуже оттого не будет. В любом случае, как люди, даже и не осознавая того, всегда пользовались известными логическими формами, так и будут пользоваться.